Кто не спрятался. История одной компании - Страница 74

– Спит. С тобой, – говорит Егор и снова хихикает отчаянно и громко. И делает еще шаг. – Вот тогда она мне и объяснила. Разложила на пальцах. Я сначала не поверил даже, да и кто бы поверил…

– Ты чего несешь? – говорит Ваня.

– Ребята, – жалобно сморщившись, бормочет Вадик. – Ну хватит. Вы чего?

– …Чтоб именно ты. Бычище. Альфа-самец, – продолжает бледный от ужаса Егор и с каждым словом приближается на крошечный, аккуратный шажок. Мертвые зайцы беззвучно аплодируют у него за спиной.

– Ты нажрался, что ли? – спрашивает Ваня, хмурясь.

Если этот идиот подойдет еще хотя бы на шаг ближе, думает он, придется смотреть на него снизу вверх.

– А как она смеялась, когда ты женился! Твоя бедная школьница хотя бы в курсе, Вань? У нее такой вечно голодный вид…

Тут Егор захлебывается и булькает, потому что Ванины толстые пальцы, указательный и большой, теперь больно держат его за подбородок. Как клещи. Как гигантская горячая прищепка.

Ваня сгибает руку в локте. Тянет безвольную Егорову голову вниз. Он уже снова опустился на стул, и потому Егор стоит теперь, согнувшись пополам, с вывернутой нижней челюстью, и глядит прямо в мутноватые от выпитого Ванины глаза. Чувствует, как из насильно раскрытого рта у него медленно, по капле вытекает слюна.

– Всё? – спрашивает Ваня и жарко, как ротвейлер, дышит Егору в лицо.

Егор переступает с одной ноги на другую, прислушивается к себе. С удивлением отмечает, что в эту конкретную секунду совершенно не чувствует страха. Что мог бы даже, пожалуй, дернуть сейчас головой, извернуться. Прикусить мясистый Ванин палец.

– Ванька, ну ладно. Мужики. Да хватит! – умоляет Вадик. – Ну выпили… Петь, скажи им ты хотя бы, а?

Но Петя (вдруг понимает Егор) проглочен тьмой и больше не скажет ни слова. Бесполезный Вадик вскочил и причитает. Остаются только они вдвоем. Тяжело моргающий удивленный Ваня и он, Егор, неожиданно не испуганный. Временно бесстрашный.

Он дергает головой, отбрасывает Ванину ладонь. Высвобождается из захвата, но не отбегает прочь. Стоит там же, где стоял. Он смотрит.

И замечает, что Ваня рассержен, но не уязвлен. В его лице нет ни боли, ни ярости, а только недоумение и досада, и Егор кажется себе комаром-неудачником, не сумевшим проколоть слоновью кожу. Диванной собачкой, укусившей хозяина за подол халата. Единственный способ дотянуться сейчас до Вани ужасен. Запрещен. Невозможен.

– Ты не понимаешь, да? Ты что, сам еще не понял? – спрашивает Егор, у которого почему-то нет сейчас выбора, и улыбается дико, отчаянно, и снова наклоняется, подставляет скомканный подбородок с алой вмятиной от Ваниных пальцев. Как будто просит схватить его еще раз. Заткнуть ему к чертовой матери рот.

– Нет, я знаю, ты… Для тебя это, наверное, просто неприемлемый вариант. Конечно. Только, Ваня, дорогой, это ведь неважно… где ты вырос, как ты воспитан. Это просто есть, как лишняя хромосома. Мы знакомы двадцать лет. Я тебя люблю. Ну, давай откровенно. Тебе же бабы вообще не нужны. Тебе вообще, кроме Вадьки, никто…

Не договорив, Егор падает. Против воли смыкает челюсти, прикусывает язык и давится собственной кровью. Пытается вдохнуть и не может, потому что его грудная клетка расплющена толстым Ваниным коленом. Следом у него лопается надвое левая бровь. Трещит, сминаясь, глазное яблоко, брызгает слезная жидкость. Мгновенно вспухает веко.

В огромном сумраке комнаты что-то рушится – стул, а то и несколько стульев. Звенит раскатившееся по скатерти стекло, обиженно шипит упавшая свечка.

Ударив раз, Ванин кулак раскачивается теперь в полуметре над расквашенной Егоровой скулой. На тугом Ванином предплечье бессильно висят Петя с Вадиком – ничтожные, потрясенные и кричащие, но, несмотря на это, опрокинутому на спину Егору по-прежнему кажется, что они с Ваней сейчас один на один. Возможно, впервые в жизни.

Удар – это вспышка острой боли, белая и яркая. Сразу после старательные нервные окончания спешат отключиться. Лопаются под кожей сосуды, наполняют жидкостью разорванные ткани. Надпочечники выплевывают в кровь обезболивающий адреналин, и поврежденная плоть немеет – быстро, чтобы не мешать телу двигаться. Предоставить ему отсрочку, необходимую для того, чтобы дать врагу отпор или убежать. Страх и ярость противоположны друг другу, но работают на один и тот же результат – на то, чтобы избежать следующего удара. Так или иначе его предотвратить.

Егор избегает драк именно потому, что и освободительная слепящая ярость, и резкий обморочный страх ему одинаково недоступны. Он ни разу не испытывал ни того ни другого, а следовательно, не обезболен. Всегда помнит, что за первым ударом следует второй, и не может отвлечься от ожидания. Внутри драки натуральные Егоровы таланты уже бесполезны. Вмазанные адреналином люди теряют способность к анализу. Не слышат аргументов, не реагируют на харизму. Они лязгают челюстями и машут кулаками, взбираются на отвесные стены, бросаются из окон. На все время, пока проклятый гормон ревет у них в мозгу, превращаются в непонятных опасных безумцев.

Поэтому он тихо лежит на спине, глотает свою соленую кровь. Скрученный гневом Ванин бицепс судорожно сокращается, чугунный кулак дрожит. Вот-вот разобьет Егору второй глаз. И даже если вялые рациональные Егоровы надпочечники в эту секунду все-таки поднажмут, толку уже не будет. Поздно. Егор прижат к полу, зафиксирован. Пришпилен, как бабочка. Лишен обеих возможностей: не может уже ни подраться, ни убежать. В его случае адреналиновая инъекция всегда промахивается, брызгает мимо. Не достигает цели. Вселенная несправедлива; в ней существуют люди, обреченные разбираться с жизнью без допинга.